Душа и тело часто воспринимаются как несвязанные, в общем-то, друг с другом вещи: тело во многих философских системах рассматривается исключительно как сосуд для бессмертной души, например. Соответственно, все, что говорит тело, о чем оно просит, игнорируется, зачастую непосредственно до момента, когда организм просто откажется двигаться дальше. Танцевально-двигательная терапия настаивает, что тело и душа не просто временно связаны, они неразрывны и постоянно влияют друг на друга, а значит, в заботах о высоких материях не стоит забывать и о физическом аспекте бытия. Что собой представляет интегральный танец, какие грани он таит в себе, что может открыть в вас, в чем плюсы такой терапии – у нас есть ответы на эти вопросы, полученные из самого компетентного источника. Александр Гиршон, психолог и танцор, более 25 лет занимающийся танцевальной импровизацией и танцевально-двигательной терапией, побывал в Бишкеке с авторским тренингом, и заодно ответил на наши вопросы.
Расскажите, как вы начали работать в ключе танцевально-двигательной терапии?
Танцевально-двигательная терапия – это, конечно, не самый распространенный вид психотерапии. Но это направление существует уже порядка 70 лет – оно зародилось в 40-50-х годах XX века в Америке. Сам я начал заниматься этим в начале 90-х годов. У меня уже был некоторый бэкграунд именно в движении и танце, я занимался пластическим театром, а потом и современным танцем. Когда я начал заниматься психологией – а именно трансперсональной психологией и дыхательными техниками – в какой-то момент стало понятно, что те задачи, которые ставятся перед современной психологией, и те способы исследования, которые использовались в танце – они очень подходят друг для друга, очень друг другу соответствуют. Я начал исследовать это направление, и естественно, оказалось, что все это уже изобретено, есть множество подходов и направлений. Тем не менее, я шел каким-то своим путем через огромное поле возможных практик, которое постоянно развивается, и лишь частью которого является танцевально-двигательная терапия. Тот подход, который я практикую, называется – в широком смысле – интегральный танец, а если говорить именно о терапевтической составляющей – интегративная танцевально-двигательная психотерапия. Это направление выросло на почве интеграции западных подходов и собственных наработок.
Как бы вы представили интегральный танец широкой аудитории?
В повседневной жизни человек не слишком обращает внимание на тело и движения, и лишает себя тем самым очень многого. Потому что тело – это не такси для перевозки мозга, тело – не инструмент. Тело – это живой процесс, и отношение к своему телу как к живому процессу, меняет, в первую очередь, качество жизни. То есть для того, чтобы чувствовать себя лучше, чтобы с собой было интересно – для этого не нужно делать ничего чрезвычайного, это дар, который есть у каждого, нужно просто обратить на него внимание.
Многим сложно открыть для себя направление интегрального танца – ведь решиться танцевать где-то помимо клубов и баров (а для кого-то и просто танцевать) бывает довольно тяжело. Что может стать аргументом, который поможет всем, кому интересна танцевально-двигательная терапия, прийти на тренинг и открыть для себя радость чувства собственного тела?
Самый главный принцип: никто не станцует за вас ваш танец, и никто не сможет заставить вас танцевать. Идея добровольности, то, что у меня есть свобода решать, пойду я танцевать или не пойду – это один из ключевых факторов в нашей работе. Если для человека существует ценность личной свободы, если он понимает, что для него важно быть свободным, что это значимая часть его жизни – это очень помогает идти в незнакомые места, в сложные ситуации – просто чтобы расширить территорию собственной свободы. Если человеку удобней и лучше в очень узких границах – окей, это тоже нормальный выбор. Главное понимать, выбор это, или бегство.
Еще один момент – про изменение качества жизни. Это особенно актуально, если мы все время живем в очень зажатом, стесненном положении, в неудобной для себя ситуации, даже не думая о которой, мы сохраняем уровень стресса. А у современного человека – особенно у городского жителя – уровень стресса, причем серьезного стресса, гораздо выше, чем тот, к которому мы эволюционно, природно приспособлены. Танец может сбалансировать этот современный аспект нашей жизни и природный – ведь с одной стороны это что-то телесное, близкое к природе, культурное (потому что в танце очень много культурных кодов), а с другой – что-то очень освобождающее. В этом смысле танец – это профилактика качества жизни.
И еще вот что я хочу сказать. Средняя продолжительность человеческой жизни сильно увеличилась, примерно на треть. Получается, что у нас появилось еще 20-30 лет, которые мы можем прожить как угодно. Есть исследования, как люди проводят эти годы, и оказывается, что фактор, наиболее влияющий на психическое и физическое здоровье – это занятия танцами, ведь они совмещают в себе как физическую активность, так и социальную. Это профилактика и сохранение нашей жизненности и способности жить, в том числе и в пожилом возрасте – ведь танец существует не только для молодых.
Танец не в специально созданной тренинговой, а в “естественной” среде – на вечеринках самого разного формата – терапевтичен ли он, и насколько?
Стоит различать терапевтический эффект и терапию как таковую. И танец, и прочитанная книга, и общение с другом – все это может обладать терапевтическим эффектом (а может и не обладать). Поэтому танец как таковой может быть стрессом, а может быть разрешением вопроса.
Терапия же процесс сознательный, целенаправленный и структурированный. Этим она и отличается – мы не только и не просто танцуем, мы понимаем, зачем и куда мы движемся, для чего мы это делаем, мы все это осмысляем. Спонтанная, творческая часть балансируется осознанностью – и той и другой есть место в этом процессе.
А если мы говорим о постановочном танце – что с его терапевтическим эффектом?
Конечно, он может нести терапевтический эффект. Есть замечательная история, которую рассказывала Марта Грэм, основательница американского танца “модерн”. У нее есть совершенно чудесная композиция “Lamentation” – “Плач”, написанная еще в 30-е годы на волне отклика на войну. Однажды она танцевала ее в Бруклине, и после спектакля к ней пришла женщина в слезах и сказала: “Вы не представляете, что вы сейчас сделали для меня!”. Как оказалось, у этой женщины несколько лет назад погиб сын на ее глазах, и она не могла плакать – то есть не могла оплакать потерю. Те, кто ее знали, говорили, что у нее внутри как будто все заморозилось. Психологи знают, что это один из вариантов шоковой реакции, травматического переживания, с которым, естественно, важно работать. И когда эта женщина увидела танец Марты, увидела, что горе может быть признано, увидела, что горе – это не только то, что она скрывает внутри, что это может быть показано, может быть предъявлено в такой вот форме – это дало ей разрешение на то, чтоб проживать свои чувства.
Понятно, что это особая ситуация, и такой эффект встречается не слишком часто. Но это о том, что есть разный танец и разный вид искусства, и потенциал, который в нем есть, работает, в том числе, и таким образом. И кстати, в танцевальной терапии люди иногда специально ставят себе танец, который связан с важной для них темой.
Но есть большая разница – все же в танце, как в искусстве, важна эстетическая составляющая, красота, которую человек создает. А у танцевальной терапии совсем другая цель: мы можем, конечно, создавать артефакты искусства, но целью будут не они сами, а изменения, ведущие к большей целостности. Если на это работает поставленный танец – отлично, будем использовать его, если контактная импровизация – будем работать с ней.
Так что поставленный танец может обладать терапевтическим эффектом, но это не терапия.
Есть ли какой-то список запросов, с которыми танцевальная терапия работает лучше других направлений?
Здесь важно заметить, что этот вопрос еще не до конца исследован. В современной психотерапии есть «принцип Додо ” – по имени персонажа из “Алисы в стране чудес”, который, когда герои бегали по кругу, как судья, решил, что “все выиграли”. В этом смысле не существует устойчивых доказательств того, что одни виды психотерапии работают лучше, чем другие. Есть виды психотерапии, в которых представлено больше исследований – но это не означает, что другие виды менее эффективны. Важно понимать, с какими запросами люди часто обращаются. В нашем направлении это запросы про тело и движение, про возвращение контакта с собственным телом, про выражение эмоций, про обретение уверенности и поиск опоры. Еще одна большая группа запросов – это запросы, связанные с коммуникацией, с установлением отношений, с поиском понимания того “какой я в отношениях”. В танце и движении очень наглядно и заметно, какие стратегии использует человек в общении, что он ощущает в разных ситуациях, а значит, с этим можно работать на хорошем уровне.
Ну и да, понятно, что у каждого психотерапевтического направления есть своя специфика. Танцевальная терапия в мире очень распространена как метод по работе с детьми – ведь это скорее невербальная техника, и с детьми гораздо удобнее работать именно в таком ключе. Хорошо работает это направление и в работе с детьми с особенностями развития, с расстройствами аутистического спектра.
Если мы рассматриваем танцевальную психотерапию комплексно, можно выделить четыре основных ее направления:
Первое направление – непосредственно клиническое. Это та танцевальная терапия, которая используется в работе с пациентами в психиатрических клиниках.
Второе – танцевально-двигательная психотерапия. Она работает с достаточно широким спектром запросов. Если человек чувствует, что для него это подходящий метод, он приходит со своим запросом к специалисту, чью квалификацию он считает достаточной, и они вместе работают над разрешением этого запроса.
Третье направление заключается в танцевальной терапии как в методе саморазвития. Естественно, что оно имеет много общего с предыдущим направлением, и между ними достаточно тонкая грань – тонкая, но определенная – она лежит по линии социальной адаптации. Если человек достаточно адаптивен социально, но при этом он понимает, что у него есть вопросы, которые он не может решить сам, и ему нужна поддержка, он может обратиться к психотерапевту, в том числе танцевальному психотерапевту.
И еще есть танцевальная терапия как способ социальной реабилитации – это работа с людьми с ограниченными возможностями, с людьми с особенностями развития. Через танец и движение они могут стать более адаптивными.
Мы много говорим о танце как о терапии, а что насчет его диагностической функции?
Ну, диагностика – это часть терапии, это ее начало, без нее терапия невозможна, ведь сначала нужно понять, с чем ты имеешь дело. При этом нельзя забывать, что поспешные выводы – это плохие выводы. И диагностика плоха, если она строится на таких выводах.
Я стою на постмодернистских основах – если вообще можно так сказать, учитывая текучесть постмодернизма – и придерживаюсь того мнения, что нет лучшего специалиста в жизни человека, чем он сам. И моя задача – помочь ему стать еще более компетентным специалистом в этой области. Не в том, что я как специалист, посоветую ему, как жить, а в том, чтобы он сам пришел к тому, как ему жить. Поэтому я скорее буду возвращать ему какие-то аспекты движений, чтобы он сам мог решить, как ему с этим обращаться и что это для него значит.
Вы терапевт международного уровня, с большим опытом работы в разных странах. Наверняка в каждой стране есть свои этнические аспекты работы в направлении танцевальной терапии. Можете что-то рассказать об этом?
Моя позиция в этом вопросе не подкреплена научно, это, скорее, наблюдения человека, который работает в направлении двигательной терапии. На мой взгляд, различия есть, но они не слишком большие – в движении люди гораздо больше походят друга на друга, чем отличаются. Язык у нас может быть очень разным, но в движении мы можем понять друг друга быстрее, чем на вербальном уровне. В этом смысле движение очень объединяет. Отличия, о которых я хочу сказать – в качестве ощущения личных границ. Это действительно то, что достаточно сильно различается в разных странах. Для меня привычная история, что жителям постсоветского пространства присущ определенный тип личностных границ. Эти границы где-то пролегают ближе к самому человеку, а где-то они более размыты. В этом плане контакт возможен глубже и больше, но личностное пространство и личностные потребности чуть менее замечаются, они менее ясные. Больше всего я работаю в Израиле, хотя и преимущественно с русскоязычными людьми. В чем-то их уровень близости, то, насколько человек может подпустить к себе, примерно такой же, но при этом ясность границ на порядок выше – человек вам сразу скажет, чего ему не надо, и сделает это очень громко. Но конечно, люди везде бывают разными, их личностные границы могут быть различными даже в одной культуре. Во Франции, например, эмоциональный и телесный контакт может быть не менее глубоким и интересным и он настолько же допускается, но интересно то, каким количеством разных тонких действий это обставляется – в этом разница между нашими культурами.
Если говорить о Кыргызстане – у меня, правда, совсем небольшое впечатление, потому что трех дней слишком мало – я обратил внимание, что между людьми всегда удерживается какое-то расстояние. Я привык в аналогичных ситуациях видеть между людьми больше телесности – и достаточно большая дистанция в этом случае показательна, она говорит о том, что коммуникация происходит через другие каналы, другими способами. Это то, на что я обратил внимание в первый же вечер – даже между парами расстояние на 20-30 сантиметров больше, чем я привык видеть. Конечно, это еще требует самого разностороннего осмысления, и пока это только небольшое наблюдение.
Интервью вышло в марте 2018 г.
